С точки зрения космологического позитивного мировосприятия, зло есть нарушение границ. Добро с этой точки зрения - это определенная мера. В абсолютном значении добро -это сам космос как ограниченное пространство, как мера всех вещей. Таким образом, добро - это граница, ограничение. Зло - это то враждебное пространство, которое находится за пределами границ. Зло - это иное, осмысленное как враждебное, чужеродное, опасное. Все, что не имеет меры, предела, все безграничное, безмерное - зло и опасно. Это точка зрения не только античного мировоззрения, но всякого обыденного сознания, здравого смысла, в том числе и этического восприятия мира. Этическое зло, как и зло космологическое - это переступание границ, нарушение ограничений, выход за пределы (20). Суммируя космологическое мировоззрение можно сказать, что мир как мера есть добро. Средоточие космологического добра находится в центре, в точке вечного возвращения: чем дальше от центра к периферии и, тем самым, чем ближе к границе, тем больше нарастает напряжение, создаваемое близостью иного, враждебной стихии, тем больше хаотические вторжения, обусловленные этой близостью. На границе зло достигает своего максимума в пределах космоса. Но одновременно, сама граница, мера - это и само добро, т. к. она очерчивает сакральный круг вокруг космического центра, дефинирует собой космос как таковой. Пограничные состояния есть также максимум зла, преддверие выхода за пределы. Здесь, в опасной зоне обитают эксцентричные существа, стражи порога, сфинксы, орел мировой судьбы, преграждающие доступ за пределы космоса, и, одновременно, Бог-громовержец, генеалогически связанный с тем, что по ту сторону границы ("добра и зла"), но именно потому интегрированный в состав космических богов, чтобы охранять эту границу, или его мифопоэтический двойник - герой-пограничник индоевропейского эпоса (Лнгенис Акрит, Рустам). Это космологическое мировосприятие дублируется позитивистским мировоззрением, взятым в широком смысле этого слова, близком или идентичном тому, как понимает его Г. Маркузе в "Reason and Revolution". Основной постулат понятого в таком ключе позитивизма в том, что все, что существует - то разумно, добро, истинно, или что разумно - то истинно и добро. "Это", существующее здесь и теперь настоящее равно доброму, истинному (21). Потому абсолютным мерилом истинности выступает здравый смысл, от рождения присущий всем людям, или, говоря словами Г.Джемаля, отсутствие онтологического подозрения (22). Если перевести эти постулаты на язык космологического ("античного") мировоззрения, то получим формулировку о том, что существование есть добро. Это архетип правой идеологии и конформизма (согласно Маркузе и другим новым левым, нет качественной разницы между фашизмом, как крайне правой идеологией, и либерализмом, как просто правой идеологией (23). Так же, как в космологическом мировоззрении, зло в позитивистской оптике - это переступание границ, нарушение меры. Таково, например, безумие (т. е. выход за пределы эго), как нарушение границ личности, в противоположность разуму как синониму меры, границ (24). Точно так же, как, с точки зрения этического мировоззрения, нравственное зло - это пограничные состояния, скажем опьянение, или любое иное состояние, приводящее к нарушению установленных границ, прежде всего личности-индивидуума - как определенной границы, отождествляемой с эго-сознанием. Противоположностью позитивистскому мировоззрению является, согласно тем же новым левым, т. н. негативная диалектика, т. е. диалектика Гегеля и Маркса, истолкованная в особом ключе со стороны Маркузе, Адорно и др. В этой перспективе, как абсолютное добро воспринимается Абсолютно Иное (истолкованное в политизированном ключе как Будущее), а наличное существование, наоборот, - как зло. Однако, несмотря на то, что последняя интерпретация подается ее авторами в рамках модернистского дискурса, и сами авторы осознают себя как законные наследники и даже спасители Просвещения, данная интерпретация исторически не оригинальна и тематика, затронутая в ней, шире, чем противостояние модерна и премодерна. Дело в том, что традиционному (промодер-нистскому) миру известны и другие модели мира, кроме космологической, делающие упор на трансцендентальном (лежащем по ту сторону границ), и, в первую очередь, христианские и гностические трактовки такой антикосмологической картины мира. С точки зрения этого мировоззрения, качествами совершенства, добра, истинности наделяется беспредельное, безграничное, бесконечное (и, таким образом, находящееся вне пределов космоса), другими словами, Иное, находящееся по ту сторону (трансцедентное), вне границ (Чужой, Посторонний по терминологии Маркиона), наделяется отныне положительными качествами, знаком плюс, в противоположность космологическому мировоззрению. Соответственно, ограниченность космоса и наличие границ вообще воспринимается как несовершенство (христианство) или прямо как зло (гностицизм). В любом случае, граница отныне не ограда от вторжений враждебного Иного, а наоборот, преграда, зло, стоящее на пути к совершенству, свободе и спасению, причем последнее воспринимается как освобождение от ограниченности космоса. В этой парадоксальной, фактически революционной перспективе обыденное космологическое (но если продумать до конца то и этическое, все, что вытекает из законов здравого смысла и разумной ограниченности) добро оборачивается ограничением, помехой, несовершенством - злом! Добро и зло меняются местами. (Не стоит думать, что это имеет отношение к мировозррению каждого христианина, ибо последние, как и все люди, рождаются и живут с данным от природы позитивным космологическом миросозерцанием, так что христианство, т. е. перестановка местами космологического добра и космологического зла, остается уделом меньшинства, несмотря на свое массовое распространение. Это поистине революционная по отношению к этому миру доктрина, и не может быть иной.). Таким образом, центр средоточия добра переносится из центра существования к периферии - чем ближе к границе, тем ближе Иное, а с ним - совершенство. В этом смысл высказываний о том, что последние станут первыми, и что царствие наследуют не праведники и фарисеи, а грешники (25), т. е. не те, кто находится в центре этого мира, а на периферии. Граница бытия вновь приобретает парадоксальный двойной смысл - с одной стороны, как преграда, как ограничение, она есть символ и средоточие несовершенства и зла, с другой стороны - она дальше всего от космического центра, ближе всего находится к Иному, она и есть то место, где Это переходит в свое иное, которое и составляет тайный смысл его существования.
Граница и стиль. Мера. Классицизм и постмодерн. Отрицание центра. _R_а -Ёз-R_ бRбвRп-Ё_. "Если, кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие перед Богом" (1 Послание к. Коринфянам ЇRбвR< _ ў< 3, 18)
Граница как мера выступает не только в качестве главного этического, но и эстетического критерия. Такова она не только для античного искусства, но и для европейского, на всем протяжении его развития. Варварский, вульгарный вкус при этом определяется как отсутствие чувства меры и смешение стилей, т. е. границ (между стилями). Эклектизм есть самое отрицательное понятие для подобного вкуса и подобного искусства. При этом мера понимается и как внутреннее для данного стиля понятие, и как внешнее, т. е. как граница между стилями и жанрами, существующими внутри них, которые нельзя нарушать. Если принимать, что художественные стили представляют собой нечто более широкое, чем только эстетические правила, но знаменуют собой также и определенный тип мышления и мироощущения (26), то стиль, или способ мышления, ставящий в центр понятие меры, можно назвать классицизмом, причем модерн, как система ценностей определенной эпохи (а именно эпохи просвещения), вполне укладывается в это понятие. Итак, в центре классицизма как стиля и как способа мышления, а также как языка лежит понятие меры, границы и, соответственно, табу на нарушение границы, преступание меры. С другой стороны, постмодерн как поза, как стиль эпохи, как жест, как особое состояние есть именно вызов чувству меры, отсутствие чувства меры, отрицание меры. В этом смысле он, конечно, близко стоит к народному, варварскому, карнавальному искусству, наиболее далеко отстоящему от классицизма и презираемому им. Смешение стилей не только не предосудительно, но составляет нечто настолько органичное для носителя постмодернистического сознания, что может даже им не осознаваться как таковое, это плоть и кровь постмодерна. Такая легитимизация эклектики сама по себе уникальна для почти официозного стиля. Если и можно дать хоть какое-то определение постмодерна - то это отрицание стиля, отсутствие стиля, а значит и отрицание границ. Отрицание стиля - это также отрицание серьезности, т. к. стиль это серьезность. Причем здесь серьезность расширена до границ особой онтологической позиции, которая воспринимает все происходящее вокруг как истинное. Отсюда знаменитая постмодернистская ирония. Еще более точное и глубокое описание постмодерна определяет его как отсутствие центра, как отрицание центра. Отрицание центра или его отсутствие есть периферия и, таким образом, близость границы (27). В результате, постмодерн оборачивается пограничным состоянием. Отрицание центра есть отрицание космоса, т. к. идея космоса - это идея центра и окружности (границы) вокруг нее. Граница - окружность без центра - уже не есть космос. При этом, хотя чато постмодерн самоопределяется как отрицание трансцедентности (и таким образом заявляет себя как наследника модернистского позитивизма), на самом деле он проявляет аналогии скорее именно с антикосмологическим мышлением. Его отрицание границ, меры, стиля есть не что иное, как отрицание здравого смысла и космоса как границ. Его ирония - это онтологический скепсис, подозрение о несерьезности, неистинности происходящего вокруг. И конечно, постмодерн как отрицание идеи центра есть не что иное, как отрицание главной космической идеи. Подобно древним гностикам, постмодерн подозревает, что мир этот - некое недоразумение, сказка рассказанная идиотом. В результате, постмодерн оказывается антиподом не только классицизму, но и позитивизму, как глобальному архетипу правой идеи, правого образа мыслей. И наоборот, он может быть прекрасно истолкован в рамках глубинно "левой" ("неправильной") перспективы преодоления, несмотря на отрицание с его стороны заряда революционности (понятой, впрочем, в сугубо модернистской, "серьезной" перспективе). Итак, постмодерн в качестве особой позиции, оппозиционной классицизму, есть отрицание границы как меры и, вместе с тем, пограничное состояние как отрицание центра.
Граница и цивилизация. Центр и периферия цивилизации. Если принять деление человечества на определенные цивилизационные ареалы, как правило связанные (но не всегда) с конфессиональными границами, то можно выделить понятия цивилизационного центра и цивилизационной периферии, пограничья. Часто, но не всегда, цивилизационный центр также и географически находится в центре данного цивилизационного ареала. Центр цивлизации является носителем имперской идеи внутри данной цивилизации, центробежных, наднациональных тенденций. В случае победы последних происходит стабильное объединение данного цивилизационного ареала в единое государственное образование, как в случае с Китаем. Для западноевропейской (католическо-протестантской) цивилизации на протяжении веков носителем имперской идеи являлась Германия (Священная Римская Империя), которая и географически находилась в центре Европы, с окончательным поражением которой в Тридцатилетней войне связано становление Европы национальных государств. Периферия цивилизации, или ее пограничный ареал, может выступать в нескольких ролевых ситуациях. а) Она может выступать в качестве границы-форпоста. В этом случае она берет на себя защитные функции, защищая духовные и материальные ресурсы цивилизации от экспансии иных цивилизаций, тогда она выполняет функции охранника и хранителя. При благоприятных условиях форпост сам служит для экспансии, распространяя ценности и расширяя границы собственной цивилизации. В таком случае может сформироваться особая форпостная культура, когда энергии и ресурсов на создание достаточно устойчивых государственных образований перманентно не хватает. (Ср. Армения как форпост христианской цивилизации на Востоке. (28) б) В некоторых случаях периферия, будучи таковой в политическом и культурном смысле, может брать на себя ролевую функцию некоего духовно-мистического центра, связываясь в реальности или мифологических представлениях с истоками, далеким началом данной цивилизации. Такая роль довольна характерна, например, для цепи евразийских нагорий, находящихся на оси т. н. альпийской геосинклинали (Альпы, Балканы, Кавказ, Гималаи, Тибет, Алтай и т. п). в) В более распространенных случаях периферия выступает в качестве некоего энергетического резерва цивилизации, который, в случае падения или ослабления старого центра, берет на себя его функции и становится носителем имперской центростремительной идеи. В древнем Китае это было пограничное и полуварварское царство Цинь. В древнем Иране индийцам, первым объединителям Ирана, последовательно наследовали персы, парфяне и вновь персы (Ахемениды, Аршакиды и Сасаниды). В рамках православной цивилизации, после падения Константинополя ему наследует Москва. Для западноевропейской цивилизации таким резервуаром стали США, после двух мировых войн. При таком раскладе периферия выступает как более консервативная, архаичная ("отсталая") территория, где первоначальные ценности, заложенные в основе данной цивилизации и потерявшие свою былую силу и притягательность в старом центре, сохранились еще в нетронутом зарезервированном, нерастраченном виде (29). И тогда периферия несет охранительную, консервативную (консервирующую) функцию. На новом витке она придает этим ценностям новый блеск и значение. г) И наконец периферия может выступать в качестве носителя центробежных, сепаратистских или просто "обособленческих "тенденций. Она может стать родиной национализма или "модернизма", антиимперской идеологии. Если, с одной стороны, периферия может быть архаичной, консервативной и охранительной ("несовременной"), то с другой стороны она же может чаще других стать носителем и распространителем новых идей, тенденций. Благодаря той же своей близости к границе она имеет возможность не только распространять за пределы ареала собственные ценности, но быстрее других осваивать и подвергаться влиянию чужих ценностей. Интересно, что для Западной Европы носителем центробежных, антиимперских, модернистских тенденций чаще всего выступала Франция (хотя в короткие периоды она становилась также носителем имперской идеи, пусть и в секуляризированном виде, как при Наполеоне, но речь идет не об этом, а об основной тенденции). После объединения Франции основной темой западноевропейской истории стала борьба Франции и Империи. Причем это была не просто борьба за гегемонию, а борьба целого комплекса идей, борьба путей, по которым могла пойти Европа (30). После Тридцатилетней войны имперская идея проиграла и в дальнейшем возрождалась лишь в урезанном виде. Совершенно не случайно, а именно в контексте этой борьбы и своей пограничной ролевой функции, Франция последовательно стала родиной абсолютизма, централизованного бюрократического государства, затем Просвещения (модерна), революции, а также идей светского, национального государства (etate nation), буржуазии и национализма, т. о. как бы целенаправленно воплощая в жизнь антиимперскую идеологию, во все более совершенном виде. Видимо, впервые за всю историю, эта идеология получила свое полноценное воплощение. (С другой стороны, интересно, что именно Франция стала после Второй мировой войны главным локомотивом нового европейского объединения, т. е. возрождения имперской идеи в новом светском виде.) В некотором смысле схожую пограничную-центробежную функцию в Европе выполняла с определенного времени Англия, причем эта функция усложнялась еще ролевой функцией государства-острова, что только усиливало цивилизационный, антиимперский сепаратизм. Англия же стала основателем нового вида империи в европейской истории - морской империи (31). Довольно интересно также, что центробежные тенденции играли определенную и довольно важную роль в формировании армянской культуры и армянской идентичности, в которой уже с V века четко прослеживается линия к обособленчеству, к созданию собственной локальной (согласно Арутюнову) цивилизации: собственный алфавит, особое положение Армянской Апостольской Церкви, свои сакральные тексты (Хоренаци, Елише, Нарек), этническая, неимперская государственность, некий архаичный прообраз современного национального государства. Итак, если цивилизационный центр выступает в качестве носителя центростремительной имперской идеи, то цивилизационная граница или периферия может выступать в нескольких функциях, иногда противоположных, в частности, в роли охранителя и распространителя границ (граница-форпост), особого духовного центра (граница-исток, родина предков, периферия как близость к иным сверхъестественным мирам), в роли хранителя и консерватора, а в критическом случае - нового центра, в роли носителя цивилизационного сепаратизма и модернизма.
Вместо заключения: Граница и герой. Пограничник и стражи порога. Граница - родина героя. Если в центре космического пространства находится Царь, Император, то герой находится у границы. Вместе с тем, основные, ключевые события в жизни героя происходят по ту сторону границы, когда герой переходит определенную черту, линию, чаще всего реку, Рубикон. Основным мотивом в жизни героя становится его путешествие на границу и по ту сторону границы и борьба со стражами порога. Часто его туда посылает царь, которой иногда таким способом желает избавиться от героя. Вместе с тем, герой сам является стражем, охранником - идеальным прообразом героя, видимо, является герой-пограничник. В любом случае герой находится вынужденно или добровольно на максимальном удалении от центра, у полюса. Его главный противник - страж, охранник: сфинкс, дракон, змей-хранитель древних знаний или сокровищ. Или противником героя может стать, сам одряхлевший царь. Его оружие, жена, его особая сила происходят из иного мира, по ту сторону границ, или он сам происходит, генеалогически как-то связан с тем миром. Одновременно основная сила Царя именно в существовании героя. Царь без своего героя-пограничника - ничто, в то время как герой автономен и самодостаточен. Царь остается на своем месте, благодаря тем энергиям, которые герой добывает из своих пограничных путешествий, т. к. энергия вечного возвращения не может вечно подпитываться из самой себя - центр энергетически зависим от своей периферии (32). Царь - воплощение космической "правильности", герой - обладатель особого "неправильного", эксцентричного, пограничного сознания. Это чаще всего младший, "неправильный" сын, самый никчемный с точки зрения каждодневного, правого сознания. Герой - левша, но его особые качества становятся идеальными на границе. Граница - мать героя, его подлинная стихия, здесь он, собственно, и становится героем. Здесь его родина. Здесь он ближе к своим противникам-друзьям. В центре не может быть героя: там только маски, ролевые функции и всепоглощающий вампирический круговорот вечного возвращения, вечного повторения и обыгрывания одних и тех же ситуаций. Потому герой уходит из центра в дикое поле, поближе к своим врагам, которые его понимают лучше всех остальных. Личность начинается у границы. Каждый из нас есть этот герой. Каждый из нас однажды должен перейти через брод и очутиться наедине с тем, что по ту сторону границ....
Сноски 20. Ср. Ж. Батай "Литература и зло". Минск 2000; стр. 132, 317. 21. Г. Маркузе "Разум и революция" Санкт-Петербург 2000; стр. 419-417. 22. Г. Джемаль "Ориентация Север" (на сайте www.metakultura.ru). 23. Г. Маркузе, указанное произведение стр. 504-514. 24. Ср. Дугин А. "Бытие и безумие" (тезисы). на сайте www.arctogaia.com. 25. Ср. "Пришел Сын Человеческий: ест и пьет; и говорите: "вот человек, который любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам." (Лука 7, 34; Матфей 11, 19). 26. Ср. Армии Меллер "фашистский стиль" и статью "Фашизм как стиль" на http:// elem2000.virtualave.net/4flash.htm. 27. Ср. Ж. Ф. Лиотар "Состояние постмодерна" Санкт-Петербург "Алетейа" 1998 или Ж. Бод-рийяр "В тени молчаливого большинства" Екатеринбург 2000 (также на сайте http: //anthropoiogia. spbu. ru/ru/texts/baudrill/index.htm). 29. Ср. Л. Гумилев "Этногенез и биосфера Земли". Москва, 2001 стр. 430-435. 30. Г. Киссинджер "Дипломатия", Москва, "Ла-домир", 1997, стр. 47. 31. Карл Шмитт. "Планетарная напряженность между Востоком и Западом и противостояние Земли и Моря". Его же "Земля и Море (созерцание всемирной истории)" в книге А. Дутина "Основы Геополитики", стр 526-553 и 840-884. 32. Ср. М. Серрано "Weltanshauung" на сайте www.resist.gothic.ru.
